Катенин П. А. Размышления и разборы
М. "Искусство", 1981. -- (История эстетики в памятниках и документах).
Помещенные в 19 книжке "Сына отечества" два ответа суть не одного содержания, и потому следовало бы мне возражать на них поодиночке; но господин Греч за благо рассудил принять отчасти и еще усилить выражением мысль господина Сомова (как после окажется), и так я предпочел, не разделяя моих противников, в одной статье сказать им по очереди, что мне кажется нужным, и тем самым спор сократить.
Должно полагать, что господину Сомову полюбились некоторые обороты первого моего ответа; он их тщательно повторяет, также советует и сожалеет: посмотрим, что и о чем.
Сожалеет он, что я пропустил его первые страницы и назвал догадками его рассуждения о стихосложении древнем и новом; в недостатке доказательств отговаривается он пределами журнальной статьи, которые кажутся ему столько же тесными для рассуждений, как пределы октавы для эпической поэзии. Зачем же в тесноте такой помещать и Бонопартову поэму о Карле Великом, и арию из "Артаксеркса", и перевод Оссиана русскими стихами, которые все совершенно ни к чему нейдут? Зачем сперва главною причиною несходства стихов древних с итальянскими ставить длину слов, а потом словоизменения? Уж не вспомнил ли господин Сомов в эти две недели, что большая часть слов латинских и итальянских одни и те же, стало, равной длины, и потому эта причина в отношении к одному из двух древних языков даже не а хуже.
Советует он мне перечитать и пересчитать все итальянские стихи: несколько трудно такой совет исполнить; и для чего? чтобы увидеть, по мнению господина Сомова, как мало итальянских стихов без рифм, и увериться, что это одни попытки! Далеко не зная всех, я знаю их множество, и приводил в пример господину Сомову около полумиллиона: либо он шутит, либо должен признаться, что такая попытка не шутка. Он отвергает примеры Каро и Чезароти, и вот почему: "о переводах ни слова: в них стихотворец не зависит от самого себя". Не то ли самое я говорю? Не о переводе ли между нами речь идет? Для чего же предложил я октавы, если не для "точного по возможности переводимых эпопей"? -- Это дело другое, скажет он, в русской октаве нет полноты, нет важности. -- Докажите, милостивый государь. -- Я вам доказал резкими звуками, что одна из ваших октав никуда не годится. -- Пусть так; но тогда меня защитит господин Греч: он скажет, что моя неудача в октавах ничего не доказывает, так же как и Тредьяковского в экзаметрах, которыми, однако, и вы и он равно восхищаетесь под искусным пером.
Что до меня касается, я отныне отказываюсь что-нибудь советовать чтобы он не вздумал еще об этом написать, доказательно или нет.
Пора обратиться к господину Гречу, которого замечания меня еще более удивили. Около месяца лежала моя статья у него, неделя прошла, как она напечатана, и он как будто ее не читал. Когда же уверял я, "согласился с большею частию моих замечаний, а прочие оставил без ответа"? Тогда бы и мне нечего было говорить, и наш спор сразу бы окончился. Я говорил совсем не то, я напомнил ему, что некоторые мои возражения он прошел молчанием, а другие старался опровергнуть, но тщетно.
Не знаю, не за это ли слово, несколько раз повторенное, не на 117, а на 177 странице его журнала, господин издатель так сильно на меня прогневался, что ему и отвечать нечего на мое требование называться автором, как и другие, ибо он не может "приискать выражения противоположного". Должно думать, что он хотел сказать равносильного, ибо было бы в мою пользу, ему пришлось бы назвать требование мое не тщетным, а справедливым, дельным, успешным. По крайней мере, если господин Греч ошибся в слове, он после исполнил свое намерение, искусно сблизил меня с Тредьяковским и торжественно объявил, что его нельзя упрекать, когда он не назвал автором "автора мелких, посредственных стихотворений".
Если такая сильная выходка есть праведная плата за оскорбление, мною нанесенное словом тщетно, и при всем том горячится: удивительно!
Не знаю, называл ли господин Греч Ломоносова единственным нашим классическим писателем, не знаю также и мелких умов, которые за это гневаются; если же эта фраза только для подобия к нашим актерам, то вот мой ответ: после Ломоносова можно упомянуть и о других, есть Державин, Петров и т. д.: "то же скажу и об актерах". Господин Греч требует, чтобы я их назвал, а я нахожу это нескромным и ненужным.
Забытые господином Гречем мои замечания суть следующие: 1) о вреде, наносимом словесности так называемыми ; 2) о степенном упражнении наших старых писателей в сравнении с легкостью занятий поэтов новых; 3) о сохранении чистоты языка чрез несколько веков изучением церковных книг; 4) о скором упадке некоторых сочинителей, превозносимых до небес при жизни их. Вот довольно обширное поле для рассуждений, если господину Гречу со мной рассуждать угодно.
Вместо того он, заметив, что я говорю одно, а господин А. Б. совсем другое, предлагает мне с ним поспорить. Помилуйте, господин издатель! Спорил ли я когда-нибудь с господином А. Б.? могу ли я с ним спорить? Я молчал, молчу и буду молчать2.
Катенин
Мая 15 1822
Впервые -- СО, 1822, ч. 78, No 21, с. 28--34. Написана в ответ на статьи О. М. Сомова "Ответ на ответ г. Катенина" (СО, ч. 77, No 19, с. 207--214) и Н. И. Греча "Замечания на ответ г. Катенина в 18 кн. СО" (там же, с. 214--218).
1 "Артаксеркс" -- опера на слова П. Метастазно. Перевод Оссиана русскими стихами -- имеется в виду переведенный Капнистом отрывок из поэмы Оссиана "Картон". Автором произведений, приписываемых Оссиану, был, как известно, Д. Макфсрсон. Неясно, какое произведение Катенин называет "Бонопартовой поэмой о Карле Великом". В статье Сомова оно не упоминается.
2 А. Б. ... Имеется в виду А. А. Бестужев, который подверг Катенина резкой критике в статье "Замечания на критику, помещенную в 13-м номере "Сына отечества" касательно "Опыта краткой истории русской литературы" (СО, 1820, ч. 62, No 20, с. 253--269).
О характере расхождений Бестужева с Катениным говорится во вступительной статье. См. также: Мордовченко Н. И. Русская критика первой четверти XIX века М. --Л., Изд-во АН СССР, 1959, с. 336--337.